Одно из главных действий покаяния есть исповедь. По­сле того, как грешник придет в себя, подобно евангель­скому блудному сыну, испытает слово и совесть, познает свои грехи, обратится к Богу с сокрушенным и смирен­ным сердцем, укорит, осудит и оплачет себя перед Ним, он должен чистосердечна исповедать грехи свои перед священником, обнаружить свое греховное состояние.

Приступая к исповеди, надо выполнить три условия:

— надо примириться со всеми, кто тебе в тягость и кому ты в тягость. Если не успел лично примириться, значит, мысленно от всего сердца прости, оправдай их, а себя обвини. При встрече с ними проси прощения и веди себя соответственно своему покаянному чувству;

— надо иметь сокрушение сердца и смирение. Кающийся должен и наружно показать свое смирение, встать на колени;

— нерассеянно помолиться.

Итак, прежде всего ты должен примириться со все­ми, кто тебе в тягость и кому ты в тягость. Возможно, ты скажешь: «Что ходить и примиряться, я ни на кого не cержусь. Кто на меня сердится, тот пускай просит прощения». А почему на тебя сердятся? Значит, чем-то ты огорчил их. Проверь-ка совесть свою! А если совесть окажется действительно чистой, если ты ни­кого ничем не обидел, то ради любви к ближнему ты все же подойди и попроси прощения у всех, кто гне­вается на тебя по зависти, по ревности или по другой причине. Ведь они в большой опасности. В Евангелии говорится: «Всякий, гневающийся на брата своего на­прасно, подлежит суду» (Мф. 5, 22), осуждению Божию. И если ты не приложишь усилия, чтобы они помири­лись c тобой, значит, ты сам окажешься нарушителем заповеди Божией о любви. Как ты будешь подходить к Чаше жизни?

Некоторые говорят: стыдно, унизительно просить прощения. Стыдно в чужой карман залезать, а доброе дело сделать никогда не стыдно. Этим человек показы­вает свое смирение, а смирение и любовь — это самые высшие добродетели. Кому стыдно в том, значит, не из­жита страсть гордости, от нее-то и надо избавляться, надо силой воли принуждать себя просить прощения. Иногда задают вопрос: «Батюшка, что делать, когда не хотят мириться?»

Не хотят мириться только с теми, кто просит проще­ния и в то же время оправдывает себя.

Души человеческие понимают друг друга, как говорит­ся, с полуслова, сердце сердцу весть подает, так что, если мы искренне прощаем, не обижаемся и во всем обвиняем только себя, а других оправдываем, то непременно при­мирятся с нами даже самые непримиримые враги.

Ну, а если даже при таких условиях не захотят прими­ряться, тогда «добро творите ненавидящим вы» (Мф. 5, 44). Если мы будем делать добро обижающим нас, то эта ми­лость более всех других добродетелей защитит нас на мытарствах и Страшном Суде.

Не будем, друг мой, никого унижать, ни перед кем не будем возноситься, будем помнить, что мы хуже всех, потому на каждое укоризненное слово будем искрен­но говорить: прости. Это слово отгоняет смущение от души, подавляет гнев, истребляет несогласие, водворя­ет мир, так что злая сила не имеет возможности вредить тому, кто от сердца говорит: «Виноват я, прости меня».

На исповеди не надо ждать вопросов духовника, а надо самому исповедывать свои грехи, не стыдясь, не скрывая и не умаляя их важности. Если исповедь общая, то надо все грехи, которые перечисляет священник, до­вести до сознания и чувства и признать себя виновным во всем, ибо если какие грехи мы не совершали делом, то могли совершить словом или помыслом. Слово «гре­шен» надо произносить с чувствам глубокого раская­ния, а не машинально.

Исповедь есть подвиг самопринуждения. Многие не могут избежать соблазна самооправдания и на испове­ди часто говорят духовнику, что, дескать, согрешить-то я согрешил, но тот-то вынудил меня на грех… Особенно, когда каются в ссоре, гневе, раздражительности, обя­зательно осудят других. Тех обвинят, а себя выгоражи­вают. Такое покаяние фальшивое, ложное, лукавое, ли­цемерное, противное Богу. В этом признак самолюбия и отсутствия личного глубокого покаяния. Иногда гово­рят:

— Батюшка, у меня слабая память, я не могу вспомнить грех.

Смотришь, молодой здоровый человек и жалуется на плохую память.

— Нет, — говорю, — дело не в памяти.

— Правда, батюшка, я ничего не помню.

— Верю, верю! Но это не потому, что память плохая, потому, что живешь невнимательно и рассеянно и не придаешь грехам серьезного значения. Ты не останав­ливаешь своего внимания на грехах серьезного значе­ния. Ты не останавливаешь своего внимания на грехах, не фиксируешь их в памяти, поэтому и забываешь.

Вот и тебе. Д., надо обратить на это серьезное внима­ние, у тебя тоже есть пробел в этом.

За трапезу сесть мы не забываем, потому что есть хо­тим… Вот если бы мы с такой же силой алкали и жаж­дали небесной пищи, то грехи свои мы тоже не забыли бы. За стол не садятся с мешком на плечах, в тулупе рукавицах. Прежде сбрасывают груз, освобождаются от него, ибо он помешает трапезе. Так и Небесной Тра­пезой мы не сможем насладиться, если не сбросим гре­ховную тяжесть покаянием. Ежедневно душа обременя­ется грузом греховным; ежедневно надо и сбрасывать его покаянием.

Исповедывайся Богу перед крестиком своим. Кто по условиям жизни не может часто исповедываться и причащаться, для тех это крайне необходима. Господь принимает и такое покаяние. Так ты привыкнешь и за­помнишь свои грехи и будешь пребывать в постоянном спасительном покаянии. Пример — преподобная Мария Египетская.

Привычка [навык] — вторая натура человека. Она, как говорится, входит в плоть и кровь его и становится неотделимой от человека, у него вырабатывается так называемый рефлекс. Много действий человек делает по привычке, не задумываясь: моргает, совершает рит­мичное движение руками при ходьбе и пр.

Привычка моргать сохраняет роговицу глаз от вы­сыхания, привычка махать руками при ходьбе помо­гает человеку сохранить равновесие; так и в духовной жизни, например, у преподобного Макария Египетско­го выработалась благочестивая привычка на все вещи перед началом каждого дела полагать крестное зна­мение, то есть ничего не начинать без благословения. Однажды бес думал искусить его. «Залезу, — думает, — в рукомойник и наведу на него забвение, он забудет перекрестить рукомойник, а я тогда… ох, и подшучу же над ним!» Так он и сделал. Преподобный Макарий под­ходит к рукомойнику, по привычке перекрестил его крестным знаменем запечатал беса в рукомойнике. Беса ожгло крестное знамение, и он стал умолять пре­подобного Макария, чтобы тот выпустил его.

Видишь, Д., как дорог для нас благочестивый навык, а вообще-то говоря, надо так настроить себя, чтобы со­гласиться лучше не грешить, чем согрешив исповедо­вать грехи.

Какая бы ни была полная и искренняя исповедь, но на одежде души все еще будут заметны следы от пятен греховных. Окончательно изгладятся они только тогда, когда с радостью примем от Бога и епитимию (наказа­ние) за грехи свои. Но кто из нас радуется скорбям и бо­лезням? Единицы! Итак, изо дня в день, из года в год грехи наслаиваются в душе, и от такого груза бывает тяжело не только самому человеку, но и духовному отцу. Бесы обычно внушают нам или совсем не исповедывать согрешений отцу духовному, или исповедывать как бы от лица другого, или складывать вину своего греха на других. Я, дескать, выругался и наговорил много лиш­него потому, что М. и П. вывели меня из себя, натолкну­ли меня на эта.

Исповедь с самооправданием — мерзость перед Бо­гом! Где сокрушение о грехах, где самоуничижение? Вместо них — осуждение! К прежним грехам приложи­ли новый грех… смешали кашу с разбитым стеклом (Та­инство очищения с грехам осуждения) и вместо оздо­ровления получили новые язвы и болезни душевные: омрачение совести, стыд и укор, тяжесть в душе.

Нет! Это не исповедь. Это извращение святого Таин­ства. Оправдываться в любом случае не полезно: если совесть чиста, то о чем и беспокоиться, рано или поздно Господь выведет правду наружу, оправдает, а если со­весть обличает, тогда тем более нельзя оправдываться, потому что к тому греху прикладывается новый грех — ложь. Если обличает совесть или духовный отец, то надо прислушаться и исправиться. Надо проявить интерес к делу спасения, тогда и без дополнительных приемов будешь помнить грехи свои. Чем человек интересуется, про то он не забывает.

Если ты едешь в поезде и с интересом смотришь в окно, то ничего не пропустишь незамеченным. Кажая мелочь, каждый штрих останется в твоей памяти, ты сможешь подробно рассказать все другим. А если смотришь в окно безучастными, ничего не видящими главами, если ты поглощен своими мыслями, то рассказ твой о поездке будет сухим, кратким, в общих чертах, без подробностей. А то и вовсе вынужден будешь ска­зать: «Да я ничего не помню! Все забыл!» Вот так и бывает на исповеди.